Фаина Мальцева. Федор Александрович Васильев
Вместе с поисками соответственного композиционного решения Васильеву приходилось попутно выявлять роль ключевых компонентов взятой им за основу натуры и решать в той или иной мере собственно пейзажные задачи, заставлявшие его интуитивно усложнять приемы рисунка, - местами использовать быстро нанесенный разнонаправленный штрих, пятно, необработанную бумагу - и с их помощью усиливать впечатление от менявшегося на глазах состояния природы или уловленного им в натуре ритма движения. Дополнительно введенной растушкой или серой акварелью им создавалось впечатление все объединяющей полупрозрачной воздушной среды. Если даже исполнялось все это еще не в должной мере профессионально и задача в чем-то оставалась недовыраженной, приметы будущих самостоятельных поисков и стремление к осмыслению натуры заставляют и теперь относиться со вниманием к этим творческим подступам к будущим живописным работам.
Правда, при переходе к живописи перед художником встанут новые задачи, и иными изобразительными средствами он будет усиливать роль ключевых компонентов в создаваемых пейзажах. И все же работа над валаамскими рисунками не пройдет для него бесследно. Одновременно с этим расширялся у Васильева не только художественный, но и чисто познавательный интерес к различным явлениям природы, особенно богатой там своими контрастами в силу исключительности природной структуры и близости озера, беспокойного и огромного.
Окружение живших на Валааме в то лето художников более тесно сблизило его с миром петербургских пейзажистов, увлеченных передовыми исканиями. Новая страница жизни открывалась перед ним и в случайных встречах с людьми, издалека приезжавшими на богомолье в монастырь. Их очень различный внешний облик и часто скрытые в нем приметы жизненной судьбы могли вызвать в его душе нечто более глубокое, нежели простое любопытство. Этим можно объяснить появление нескольких портретных зарисовок этих людей, оказавшихся его попутчиками на пароходе при возвращении с Валаама уже в холодные ноябрьские дни. Обобщенно скомпонованная и тесно сплоченная группа с фигурами монахов, женщин и по-разному одетых мужчин наделяется в его беглых зарисовках метко схваченными типическими характеристиками, переданными то выражением лиц, то позой уснувшего на полу человека, сморенного усталостью, то лежащим на лавке узелком возле задремавшей женщины. Выразительно проработан рисунок пожилой богомолки, видимо, привлекшей его внимание и позой, и озабоченным выражением лица.
Заканчивая краткий обзор работ, связанных с Валаамом, следует упомянуть и о двух живописных произведениях Васильева, еще очень скромных по мастерству и явно ученических по приемам, освоенным им вблизи Шишкина. Лучшим из них является этюд «На острове Валааме. Камни» (1867). Позднее, в зимние месяцы, эта работа вместе с некоторыми рисунками была показана на выставке Общества поощрения художников одновременно с валаамскими рисунками Шишкина. Этим первым выступлением имя пейзажиста Федора Васильева вошло в художественную жизнь Петербурга.
Вскоре Васильев сумел более тесно сблизиться с миром художников, что и открыло перед ним возможность установить живую связь с теми творческими интересами, которыми жили тогда старшие товарищи по искусству. Все это вошло в сознание Васильева, отложилось в глубинах его духовной жизни, формировавшей личность художника, вызвало искреннее сочувствие к возникающему объединению художников в Товарищество передвижных художественных выставок, пробудило глубокое чувство сердечного влечения к И.Н.Крамскому, перешедшее вскоре в духовную близость и дружеское общение.
Лето, проведенное на Валааме, подготовило художника к самостоятельной работе, но все лучшее, что было достигнуто им, по-прежнему ограничивалось областью рисунка. Между тем и его творческий рост, и самый путь дальнейших поисков были невозможны без освоения профессионального живописного мастерства. Методические занятия живописью стояли на очереди, а вместе с ними возникала и необходимость искать опоры в творчестве современников или манившем его к себе западноевропейском искусстве.
Здесь главным становилась забота о сложении живописного метода, о живом, непрестанно развивающемся живописном видении природы, о чувстве цвета, заставляющем каждую краску «забыть свое имя» и обрести в картине новую жизнь и ряд новых многоликих значений.
Все, чего мог достигнуть Васильев на первом этапе своих занятий, раскрывается, пожалуй, яснее всего в его работах 1868 года, связанных с летней жизнью в деревне Константиновке близ Красного Села под Петербургом. Оказавшись там на некоторое время вновь около Шишкина, Васильев, как и на Валааме, что-то берет от своего авторитетного наставника, но что-то из его влияния старается преодолеть, поскольку в это время для самого Шишкина вопросы живописи стояли на втором плане.
Трудным был самый выбор мотива для первых живописных работ, требовавших осмысления новой задачи. Этим, вероятно, можно объяснить заметные в картинах повторы найденной схемы композиционного решения. Мы не знаем, в какой последовательности создавались Васильевым дошедшие до нас произведения этого года, но сами условия жизни могли скорее всего подвести его к мотивам деревенского пейзажа, оказавшегося для художника каждодневным жизненным окружением.
С этой актуальной для того времени темой прочно связываются две известные картины Васильева «Деревенская улица» и «После грозы» (обе 1868г.). При всей видимой упрощенности их построения молодому пейзажисту удалось придать содержанию каждой из них широкий, обобщающий смысл. Как бы ограничив композиции обеих картин густо сомкнувшейся вдали полосой леса, Васильев в меру возможностей расширяет изображенное в них пространство и конкретно выражает это дорогой с проложенными по ней колеями. Мотив дороги становится в картинах ключевым, а типичный полужанровый сюжет, введенный в их образный строй, дополняет представление о жизненном укладе деревни и уводит мысль за ее пределы. Попытка расширить показанную картину жизни реализуется в обеих картинах по-разному. Но более оригинально это решается в «Деревенской улице» с включенным в ее композицию пешеходным мостиком и спускающейся вниз по оврагу дорогой, искусно срезанной рамой. Этим приемом Васильев как бы выводит содержание картины за пределы изображенной в ней жизни и в то же время показывает ее характерные приметы. С этой удачной находкой может соперничать здесь только дальний план с поднявшимися над полосой леса золотистыми облаками.
продолжение...
|
