Фаина Мальцева. Федор Александрович Васильев
Ее романтический образ сразу же перестраивает внимание зрителя и захватывает напряженностью переданного в картине предгрозового состояния природы. Грандиозным и устрашающим кажется поднявшееся над равниной небо с громоздящимися тучами, нависшими над низким берегом Волги с затерявшейся среди жесткой травы лагуной, за которой в глубине возвышается массив поросшего лесом холма.
Виднеющиеся за гребнем холма крылья ветряной мельницы и протоптанные по склону тропинки кажутся мало приметными деталями в сравнении с масштабностью открывшегося пространства равнины и неба. Думается все же, что Васильевым они не мыслились только случайными деталями, ставшими всего лишь точками отсчета для включенных в композицию далей.
Отождествившись в сознании художника с его привычным «одушевлением» пейзажа жанровым сюжетом, они оказались здесь его как бы метафорическим выражением, усиливающим собой звучащую в картине трагическую ноту.
Ощущение мгновенности запечатленного художником момента усиливается широкой и динамичной манерой живописи с обобщающей форму кладкой мазка. Намытые половодьем пласты песка, глины и извести образуют пестрый по цвету рельеф берега вокруг русла лагуны, затененной отражением в воде иссиня-фиолетовой тучи.
В эту как бы симфонически сложившуюся концепцию пейзажа с характерной напряженностью его цветового строя включается Васильевым появившийся на небе след радуги за холмом.
Была ли она увидена Васильевым в натуре, в момент исполнения им рабочего композиционного рисунка, или в процессе вынашивания замысла намеренно введена в образный строй произведения, само присутствие в картине такого предвестника грядущего просветления расширяло и усложняло содержание чисто пейзажной темы и становилось ключом к истолкованию замысла этого пейзажа с включенными в него приметами народной жизни и своеобразно выраженным дыханием времени.
Обращение Васильева к такому типу пейзажа было в его творчестве не случайным. Его романтическую натуру с самых первых опытов работы над пейзажем, видимо, манило к себе напряженное предгрозовое состояние природы, в чем немалая роль принадлежит, вероятно, и совпавшему по времени увлечению Васильева собранием картин в Кушелевской галерее.
Там он мог познакомиться и с характерными для искусства барбизонцев различными мотивами предгрозового пейзажа, привлекавшего своей романтичностью почти всех виднейших художников этого круга. Ярко проявлявшееся в их произведениях индивидуальное своеобразие самой трактовки этого мотива и свобода его живописного выражения, различная у Ж.Дюпре, Ш.-Э.Жака, К.Тройона или Н. Диаза, неминуемо должны были пробудить у юного русского пейзажиста повышенное стремление к поискам своего выражения этой открытой ими пейзажной темы, в которой небо становится главным «действующим лицом», неизменно окрашивавшим по-новому взятый сюжет.
Предгрозовые пейзажи Васильева, созданные им в докрымский период жизни, могут даже уступать в мастерстве живописи произведениям барбизонских художников, написанных ими в лучшую пору их творчества. Но достаточно поставить рядом такие наиболее характерные картины Васильева, как «Перед грозой», «Перед дождем» (1870), «После дождя. Проселок» и «Волжские лагуны» с работами Тройона «Приближение грозы» (1851), Диаза «Приближение грозы» (1871) и Тройона «На берегу реки.
Перед грозой», которые Васильев мог видеть в Кушелевской галерее, очевидным станет различие их концепций и связи искусства Васильева с иной национальной школой и идейными традициями, сказавшимися на самой типологии созданных художником образов и поисках более сложного выражения взаимосозвучности состояния природы и человека.
Поездка Васильева на Волгу и вызванная ею новизна впечатлений и творческих задач должны были неминуемо отразиться на последующем периоде его формирования, завершившемся созданием весной 1871 года картины «Оттепель».
На Волге оказались накопленными, очевидно, и профессиональное мастерство, и духовный творческий потенциал, проявившийся уже там в такой многозначности написанных им произведений с явной ориентированностью на какие-то новые художественные задачи. «Успехи его в это время были громадны, - вспоминал впоследствии Крамской. - Он привез много рисунков, этюдов, начатых картин, и еще больше планов.
Хотя ни о чем нельзя было сказать, что вот то-то, например, вполне оригинально, но сама манера работы была уже оригинальна». Это свидетельство Крамского косвенно проливает свет на некоторые недатированные работы Васильева, внешне уже не связанные с волжскими сюжетами, но и не похожие по живописи на все предыдущее.
Стремление к усложнению живописного метода и обогащению его возможно большей эмоциональной выразительностью давало себя чувствовать еще в пейзажах, связанных с поездкой Васильева в Знаменское, что не могло пройти бесследно и для дальнейших его работ. Не канули в прошлое и впечатления от всего увиденного, отложившегося в памяти. Приметы наступавшей ранней зрелости с характерными для нее более сложным восприятием жизни и стремлением к самостоятельной ее интерпретации с полной силой проявились и в волжских пейзажах Васильева, уже ничем как будто не напоминающих своим строем и живописью о прошлом.
Но помимо существующих волжских пейзажей, замыслы и исполнение которых относится в основном к 1870 году, то есть ко времени поездки по Волге, этим же годом датируется и ряд других произведений Васильева, сюжеты которых кажутся одновременно и новыми, и вместе с тем навеянными впечатлениями от прошлых встреч с деревенской жизнью. Жанровость в привычном понимании слова не участвует в их содержании.
Тем не менее в них входит что-то удивительно верно схваченное и эмоционально емкое, переданное единственной введенной в картину фигурой, раскрытое теперь при участии пейзажа, но уже не ласкового, сулящего душевный покой, а скорее хмурого и тревожного.
1870 годом датируется первый вариант «Оттепели» и, вероятно, связанная с ней сюжетом смелая по приемам сепия «Деревня. Распутица» с выстроившимися в ряд крестьянскими избами и пустынной улицей с виднеющимся вдали колодцем-журавлем.
продолжение...
|
