Фаина Мальцева. Федор Александрович Васильев
Вместе с тем его творчество, взятое в совокупности всех этапов этих видимых исканий и перемен, являет собой яркий пример стремительного расширения и углубления духовных и общественных интересов. Лучшим свидетельством в данном случае может служить признание Крамского, прозвучавшее в последнем письме Васильеву: «В Вашем уме, в Вашем сердце, в Вашем таланте я видел присутствие пафоса высокого поэта и, несмотря на молодость, встречался с зачатками правильного решения всех или, по крайней мере, многих вопросов общечеловеческого интереса». Как бы мы ни учитывали трагичности обстоятельств, заставивших Крамского так проникновенно и так обо многом сказать в письме своему умирающему другу, все в этом признании заставляет еще и еще раз с особой силой ощутить ту исключительность личности, таланта и искусства Васильева, которое развивалось на глазах Крамского и достигло, по его же словам, высоты огромной.
Биография Васильева не богата внешними событиями. Достаточно освещенная современниками, она дополнена собственными письмами художника. Но за внешней четкостью фактов кроется и нечто такое, что сам Васильев, видимо, скрывал ото всех и что, очевидно, было связано с сильными впечатлениями детских лет, отразившимися потом на его сложной натуре.
Вынужденный еще мальчиком подрабатывать на почтамте, Васильев очень рано распрощался с беспечностью детства, омраченного не только бедностью, но и трагичной судьбой отца Александра Васильевича Васильева - человека образованного, очевидно, незаурядного, наделенного художественной натурой и духовными стремлениями, но выбитого судьбой и жестокой эпохой из жизненной колеи. Незавидное положение мелкого петербургского чиновника отражалось, вероятно, пагубно на его характере, ломая все лучшие человеческие качества натуры. После сравнительно ранней кончины А.В.Васильева в 1865 году пятнадцатилетний сын, будущий художник, оказался главной опорой семьи, оставшейся без всяких средств.
Преждевременно взрослым и легко ранимым сделало юношу Васильева все пережитое, развив в художнике редкостную сложность духовной организации и повышенное внимание к нравственным вопросам жизни.
«Ужасно интересна духовная жизнь человека, - писал Васильев Крамскому из Крыма 21 июля 1872 года, - его способность, вследствие, вероятно, наследственности, носить в себе какие-то темные, неясные зародыши будущих мыслей, поступков или даже целого характера».
Всегда очень откровенный в письмах Крамскому, Васильев старается, вероятно, глубже раскрыть перед ним себя, ввести его в тайники своей духовной жизни и даже мечтает при случае, то есть при будущей встрече, все-все рассказать ему о своем существовании с тех самых пор, как он начал себя помнить. «На меня и на мою жизнь смотрят до крайности несправедливо», - пишет он Крамскому 8 февраля 1873 года и здесь же добавляет об этом своем желании все разъяснить о себе, «чтобы хоть один человек знал меня всего, всего как я есть, всего без утайки».
Неожиданно прорвавшееся наружу признание, оставшееся до конца не раскрытым, могло бы действительно стать источником для понимания и врожденного таланта Васильева, и его упорного стремления быть во что бы то ни стало художником, несмотря на крайне неблагоприятные внешние обстоятельства. Такое предположение кажется тем более вероятным, если мы представим себе страстную увлеченность Васильева живописью и его готовность идти к намеченной цели, ни на шаг не отступая в сторону.
Избрав путь художника, он действует с серьезностью взрослого человека, уже достаточно обремененного заботами о семье, и подчиняет своему решению весь распорядок жизни. Помимо устройства на работу к реставратору Академии художеств П.К.Соколову, в какой-то мере приближавшую будущего художника к таинственной и манящей сфере живописи, еще более перспективным шагом на пути обретения профессиональных навыков стало его поступление тогда же в вечернюю рисовальную школу (на Бирже), позволявшую совмещать занятия с заработком. Основанная в свое время министерством финансов, она оказалась к 1860-м годам в ведении Общества поощрения художников и благодаря учреждению художественного класса быстро завоевала популярность в кругу талантливой молодежи самых различных общественных слоев Петербурга.
Оказавшись в среде товарищей и общаясь с ними, Васильев мог более активно включиться в художественную жизнь и быть осведомленным во всем том, что происходило за стенами рисовальной школы, тем более что и в числе ее преподавателей был тогда не только пользовавшийся огромной любовью и авторитетом Крамской, но и другие художники из группы четырнадцати протестантов, демонстративно вышедших из Академии в 1863 году. Правда, едва ли еще мог тогда тринадцатилетний Васильев понять всю значительность этого события, ломавшего устарелые традиции Академии. И все же многое вокруг позволяло ему чувствовать происходившие в искусстве перемены, приметы которых появлялись тогда на ежегодных академических выставках. Возможно, что именно там его внимание больше всего привлекли к себе произведения молодых пейзажистов Г.Э.Дюккера, П.А.Суходольского и А.В.Гине, поразивших даже В.В.Стасова новизной своих сюжетов и жизненной правдой живописи еще в 1861 году.
Место этих художников в истории русского искусства кажется теперь мало заметным, поскольку самый преуспевающий среди них Дюккер переехал жить в Германию, а Суходольский и Гине оказались впоследствии второстепенными живописцами. И тем не менее в перспективе времени деятельность названных художников не может быть полностью игнорирована, не может быть забыто и их участие в общем процессе сложения пейзажа нового типа. Успехи молодых пейзажистов, возможно, тогда же вызвали и особое внимание именно к этому виду живописи.
продолжение...
|
