Фаина Мальцева. Федор Александрович Васильев
Трудно привыкая к природе Крыма и не имея возможности по состоянию здоровья начать работать над натурными этюдами в отдаленных от дома районах, чтобы эстетически осваивать особый строй горного Крыма, Васильев со свойственной ему настойчивостью и увлеченностью начинает работать над изучением в рисунках формы морской волны и всей изменчивой и увлекательной картины морского прибоя набегающих на берег волн.
Альбом заполнялся рисунками, методически осваивалась закономерность и красота этого явления, напоминающего собой о вечной изменчивости морской стихии. Но собранный на натуре материал еще не позволял от рисунков перейти непосредственно к большому полотну. Этот первый опыт работы над столь сложной темой выявил по существу неподготовленность Васильева к совсем особому «мокрому жанру» и сказался на качестве позднее начатой картины, потребовавшей от больного художника огромного напряжения творческих сил.
Но весь собранный предварительный материал, включая и эскизы картины, и прекрасный живописный этюд «Прибой в Ялте», несомненно, заслуживают признания. В нем ценно не только проявленное мастерство рисунка, обобщенного, в пределах возможности, точного и динамичного, но и настойчивое стремление найти свой подход и свое художественное выражение давно уже ставшей традиционной для романтического искусства темы.
Думается, что эта вспыхнувшая и оживившая душу Васильева увлеченность морской темой многим была обязана приезду в Ялту Крамского и их частым прогулкам по берегу моря. Вспоминая позднее в письмах об этом коротком свидании, Крамской особо выделяет сохранившиеся впечатления: «Но волны, вот как живые стоят передо мной, валы так и заворачиваются, так и шумят, шельмецы, а Федор Александрович все их чертит, да по законам физики старается уразуметь».
Вместе с приездом в Ялту матери Васильева с маленьким братом Романом жизнь художника приобрела большую налаженность. Оборудована была и комната для занятий живописью. Но ни эти благоприятные внешние условия, ни радость общения с родными не облегчали течения его болезни, то и дело напоминавшей о себе и часто вызывавшей в душе художника мрачное чувство безнадежности.
Воспоминания о прошлом становятся для него тем единственным светлым и пленительным, что как-то скрашивает в этот период его крымскую жизнь. В своем прошлом он черпает силы и для борьбы с недугом. Оно приобретает для него магическую силу и в его творческой жизни, все чаще возвращая мысль к любезной сердцу русской природе.
На фоне этих душевных переживаний, проникавших порой и в письма больного художника Крамскому, не кажется чем-то непонятным возникшая в его сознании решимость продолжать и в Крыму писать картины на мотивы русской природы. Срок близившегося конкурса в Петербурге в Обществе поощрения художников и необходимость участвовать в нем помогли, очевидно, по возможности конкретизировать возникшую идею и выбрать что-то более доступное ему из множества сохранившихся и волновавших его душу воспоминаний.
Выбор был сделан, и Васильев четко излагает в письме Крамскому содержание и замысел своих будущих русских картин, над которыми он будет работать до конца жизни, стремясь выразить в них ту высокую гармонию природы, которая, видимо, в натуре поразила его.
«В настоящем случае я желаю изобразить утро над болотистым местом, - пишет он Крамскому 27 декабря 1871 г. - (Впрочем, не думайте, что это настоящее болото -нет, настоящее-то впереди, а это только приготовления). О болото, болото! Если бы Вы знали, как болезненно сжимается сердце от тяжкого предчувствия. Ну, ежели не удастся мне опять дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра? Ведь у меня возьмут все, все, если возьмут это.
Ведь я, как художник, потеряю больше половины!»14 Читая этот отрывок из письма, удивляешься одновременно и внешней неприглядности выбранного им мотива болотистой местности, и свежести незамутненного светлого чувства от живительной силы просыпающегося утра, которую сохранила память. Но как воплотить все это в живописи? Цель поставлена - на помощь взяты маленькие карандашные альбомные наброски, феноменальная память, чувство, ясновидение и поиск, поиск и без конца поиск!
Мы не знаем, как шла работа над начатой для предстоящего конкурса картиной, названной Васильевым только приготовлением к возникшему в воображении замыслу. Окончена она была к сроку, и 20 февраля в руках Крамского оказалось присланное Васильевым одно из лучших его произведений, внешне уже ничем не похожее на прежние работы художника и известное теперь под названием «Мокрый луг» (1872).
В сложном процессе создания этого произведения существенную роль сыграли сделанные Васильевым, вероятно, вблизи натуры карандашные наброски равнинного русского пейзажа с зарастающей заводью реки или озера, с деревьями, далями и поросшей травой луговиной. Однако этот дошедший до нас подготовительный материал к картине, включая и живописный этюд, если таковой был тогда у художника в Ялте, вошел в картину далеко не непосредственно использованным.
Все оказалось в ней как бы по-новому срежиссированным, что отразилось и на композиции, и на самом строе сложившегося обобщенного образа с огромным, занимающим большую часть полотна небом с уходящей слева направо иссиня-темной тучей, с мокрыми от дождя деревьями, изображенными в центре, и общим окутывающим пейзаж несколько голубоватым неестественным светом, проникающим сквозь пропитанную влагой воздушную среду.
Все это вошло в картину только навеянным воспоминаниями и вместе с тем все обретало в живописи реальность поэтично воссозданного явления жизни природы, таящего в себе едва уловимые приметы смены ее состояния.
продолжение...
|
