|
Нонна Яковлева. Творчество Ивана Крамского
Иван Николаевич Крамской - один из самых замечательных художников и общественных деятелей России второй половины XIX века. Автор широко известных картин и портретов, «величайший художественный критик» и теоретик реализма, организатор Петербургской артели художников и один из основателей Товарищества передвижных художественных выставок, выдающийся педагог - таков диапазон личности Крамского. Пользовавшийся несомненным авторитетом не только у товарищей и соратников, но и у противников, Крамской оказал влияние на развитие русского реализма, на формирование многих выдающихся художников - Ф.А.Васильева, И.И.Шишкина, И.Е.Репина, К.А.Савицкого и других.
Деятельность Крамского приходится на второй период революционно-освободительного движение, когда, развернутую Герценым революционную агитацию «подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли», когда «шире стал круг борцов, ближе их связь с народом». К поколению тех, кого Герцен именовал «молодыми штурманами будущей бури», а Чернышевский - «новыми людьми», «двигателями двигателей», принадлежал и Крамской. Те, кого впоследствии называли «шестидесятниками», вызывали у современников восхищение или неприязнь своим максимализмом, но неизменное уважение - честностью, самоотверженной преданностью идее.
Неоднозначной была и оценка Крамского. Молодые друзья-артельщики считали его «старшиной», «учителем», «докой». В этих словах, наряду с признанием опытности и организаторских способностей Крамского звучал легкий оттенок иронии.
Своим учителем называл Крамского, воспоминаниях И.Е.Репин, но и тут между строк прочитывается мысль, некогда прямо высказанная старшему собрату по искусству: «Ваша деятельность в искусстве до сих пор была более политическая. Вы более заботились об общественном положении искусства, чем о производительности. И это великая заслуга [...] мне сродни более производительная деятельность». В 1874 году это письмо вызвало горькие размышления Крамского о собственной судьбе в искусстве, но до последних дней он не оставил «политической» деятельности, хотя очень часто встречал непонимание.
Отмечая, что Крамской «был неподкупно честен и справедлив в приговорах о делах даже врагов своих - всегда, до конца», Репин тем не менее упрекал его в «консерватизме», якобы усвоенном «вместе с внешними манерами» от портретируемых «высокопоставленных лиц».
Воспоминания Репина отражают противоречия в оценке Крамского: при всемерном уважении к общественной деятельности - определенное сомнение в художественной ценности живописного наследия, скрыто звучащее обвинение в максимализме.
Современникам нелегко бывает объективно оценить того, кого они воспринимают «лицом к лицу», отбросить сложное переплетение личных отношений, не отболевших обид, не отгоревших страстей. Лишь время расставляет все по местам: переоцениваются устоявшиеся факты, выявляются ранее незамеченные детали. Крамского сегодня можно оценить во многом более объективно, нежели в годы его жизни. Определилось место творчества художника в истории русского искусства. Все отчетливее выступает глубина прозрений Крамского, стройность разработанной им теории реализма. И все же каждое поколение открывает для себя нечто новое в живописном и критическом наследии этого замечательного человека.
В Государственном Русском музее хранится портрет Крамского работы Н.А.Ярошенко. Строго и взыскательно, немножко сверху вниз смотрит на зрителя уверенный в истинности своих суждений человек. Таким видели Крамского в середине 1870-х годов его современники. Иным он был наедине с собой, когда сомнения одолевали его, не давали покоя. В автопортрете 1874 года (Государственная Третьяковская галерея) из сгущающегося вокруг головы красновато-коричневого фона возникает постаревшее, костистое, с темными тенями вокруг глаз лицо, напряженно вопрошающий, горящий взор.
Это лицо человека, взыскующего истины о себе и о мире, в самом себе привыкшего находить силы для дальнейшего развития, ответы на мучительные загадки бытия. 6 января 1874 года датирован ответ на письмо Репина, которое Крамской воспринял как горький упрек в недостаточной «производительной» деятельности. Вспоминая юность, пору напряженной работы над собой, Крамской пишет о том, как сформировалась в нем способность к самостоятельности суждений: «Чему я учился? Едва ли уездное училище досталось на мою долю, а с этим далеко не уедешь, всякий сюжет, всякая мысль, всякая картина разлагалась без остатка от беспощадного анализа.
Как кислота всерастворяющая, так анализ проснувшегося ума все во мне растворял ... и растворил, кажется, совсем... больно трогать груду. Год за годом я все готовился, все изучал, все что-то хотел начать, что-то жило во мне, к чему-то стремился. Вам видна одна внешняя сторона».
Напряженная внутренняя жизнь характерна для Крамского с самой ранней юности. В мучительном труде рано проснувшегося самосознания выковывалась эта личность, завоевывая независимость суждений и оценок. Путь, пройденный Крамским, становится особенно очевидным, когда всматриваешься в ранний акварельный автопортрет (1850-е гг., Государственная Третьяковская галерея). Неопытная рука старательно копирует отражение в зеркале: принаряженный молодой провинциал - тип приказчика из мелочной лавочки или мастерового с низко начесанными на лоб густо напомаженными волосами - неловко держит кисточку. Хороши лишь пытливые, исподлобья вглядывающиеся глаза.
В грубоватых чертах нелегко заметить отсвет той пламенной мечты, которая отразилась на страницах юношеского дневника. Наивно, но искренне и страстно, - мечты о живописи: «О, как я люблю живопись! Милая живопись! Я умру, если не постигну тебя хоть столько, сколько доступно моим способностям. [...] Без живописи внутренняя моя жизнь не может существовать. Живопись! В разговоре о ней я воспламеняюсь до последней степени. Она исключительно занимает в это время все мое внутреннее существо - все мои умственные способности, одним словом, всего меня...».
продолжение...
|
