|
Иван Крамской. Глава из книги Надежды Шер о художниках-передвижниках
Изредка приходили письма от родных; пришло письмо и от друга, Михаила Борисовича Тулинова. К большой радости Крамского, он писал, что собирается в Петербург на службу.
Дни шли; деньги, скопленные во время странствий с Данилевским, подходили к концу, и надо было думать о заработке. Крамского, как он говорил, «пугали петербургские люди величественной своей сухостью», и он все медлил. Наконец решился и пошел наниматься к одному из лучших фотографов города. У этого фотографа снимались важные чиновники, светские дамы, молодые франты - вся петербургская знать.
Фотограф обрадовался Крамскому - ему очень нужен был хороший ретушер. В столице фотографий еще было мало, а хороших ретушеров и того меньше. Крамской получил работу. Но ни на одну минуту не покидала его мысль, что главная цель его приезда в Петербург - поступить в Академию художеств, учиться живописи. Посоветоваться, поговорить было не с кем.
Наконец приехал Тулинов. «Первое наше свидание было каким-то восторженным сном, - вспоминал позднее Тулинов. - При входе моем он смотрит на меня, как бы глазам не веря, почти с каким-то испугом, но вдруг бросается ко мне, обнимаемся, целуемся, и расплакались оба, как дети...» Проговорили всю ночь, вспоминали прошлое, строили планы на будущее. И в это первое свидание и после Тулинов убеждал молодого своего друга поступить в академию - он был уверен, что его примут. Но Крамской говорил, что умеет только «разделывать» фотографические портреты, а для того чтобы поступить в Академию художеств, надо уметь рисовать с натуры и с гипсов, а этому он не учился.
Однажды художник Литовченко, ученик натурного класса академии, с которым Крамской познакомился, когда работал у Данилевского, где-то достал и принес ему голову Венеры. Крамскому она почему-то показалась сложной, он не стал ее рисовать. Но через несколько дней Тулинов увидел у него великолепно нарисованную голову Лаокоона - один из самых трудных гипсов для рисования.
Тулинов настоял на том, чтобы Крамской представил рисунок в академию. Поборов неуверенность и природную застенчивость, Крамской наконец подал рисунок и был принят в число учеников первого класса - класса гипсовых голов. Это было в 1857 году.
В тот год исполнилось сто лет со дня основания «Российской академии трех знатнейших художеств» - живописи, скульптуры, зодчества. Знаменитый русский ученый и писатель Михаил Васильевич Ломоносов в 1757 году в речи, произнесенной на открытии академии - первого и единственного в то время художественного учебного заведения в России,- сказал, что основание академии приведет «к украшению отечества, к увеселению народа, ко введению в России дивных дел, почитаемых издревле от всего света... к поселению в России трудолюбия и ко всеконечному истреблению невежества».
И действительно, много «дивных дел» было сделано Академией художеств в первое столетие ее существования. Целое поколение зодчих и скульпторов - воспитанников Академии художеств - строило и украшало Петербург, город, воспетый Пушкиным. Блестящие художники - Карл Брюллов, Александр Иванов, Орест Кипренский и многие другие - получили образование в академии и стали гордостью и славой России.
Прекрасно было поставлено в академии изучение рисунка. «Рисовать надо уметь, прежде нежели быть художником, ибо рисунок составляет основу искусства; тот не художник, для которого исполнение составляет труд»,- говорили профессора академии. Сохранился интересный рассказ художника Егорова о том, как известный итальянский художник высокомерно уверял его, что русский художник никогда не нарисует человеческую фигуру так правильно, как итальянский. Тогда Егоров молча взял уголь и тут же на стене, не отнимая руки, нарисовал по памяти, не пропустив ни одного мускула, человеческую фигуру без единой ошибки. Высокие требования предъявлялись ученикам и в работе над большой картиной; много времени проводили они в Эрмитаже, изучая классическое искусство.
Но годы шли, менялись времена, а в академии все оставалось по-старому: учеников всячески старались оградить от жизни, отвлечь их внимание от острых социальных вопросов современности. Молодым художникам, академистам, разрешалось писать картины только на «высокие» темы - мифологические, библейские, религиозные, реже -на исторические. При этом композицию картины предлагалось строить пирамидально и в центре, на передний план, лицом к зрителю, ставить главную фигуру, предпочтительно в античной драпировке или обнаженную. Если фоном композиции служил пейзаж, то профессора рекомендовали брать за образец какой-нибудь итальянский вид или просто советовали скопировать его с картины какого-нибудь прославленного мастера. Картины воспитанников Академии художеств оценивались выше, если походили на работы старых мастеров, главным образом итальянских.
Бытовые картины, особенно из жизни простого народа, считались низшим, презренным родом искусства.
«До вступления моего в академию, - писал как-то позднее Крамской,- я начитался разных книжек по художеству, биографий великих художников, разных легендарных сказаний об их подвигах, и тому подобное, и вступил в академию как в некий храм, полагая найти в ее стенах тех же самых вдохновенных учителей и великих живописцев, о которых я начитался, поучающих огненными речами благоговейно внемлющих им юношей». Но очень скоро развеялись надежды, исчезли мечты: ни огненных речей, ни вдохновенных профессоров в императорской Академии художеств не оказалось.
продолжение...
|
