|
Иван Крамской. Глава из книги Надежды Шер о художниках-передвижниках
Все чаще думалось Крамскому о том, что по России «передвигать» надо не только выставки, но и самих художников, что они должны ездить, узнавать свою страну, свой народ, что, сидя в центре, художник начинает «терять нерв широкой вольной жизни; слишком далеко окраины, а народ-то что может дать! Боже мой, какой громадный родник! Имей только уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть...»
Сам он не мог уезжать на долгие годы, жить в деревне, как это делали тогда некоторые молодые художники: с Петербургом связывали его слишком крепкие нити. Но хотелось писать картины из народной жизни, писать людей из народа. Когда-то он написал небольшую картину «Деревенская кузница». Теперь же задумал дать портреты крестьян. Первым в ряду этих портретов был портрет «Полесовщика». Вот он стоит, этот «лесной человек», загорелый, сильный; за спиной у него дубинка, глаза настороженные. Крамской писал, что в полесовщике он хотел показать одного из тех народных типов, «которые многое понимают своим умом и у которых глубоко засело неудовольствие, граничащее с ненавистью... Из таких людей в трудные минуты набирают свои шайки Стеньки Разины, Пугачевы, а в обыкновенное время они действуют в одиночку, где и как придется, но никогда не мирятся». Не раз позднее возвращался Крамской к изображению русского крестьянина, и каждый раз, когда современники смотрели такие его портреты, как «Мина Моисеев» («Крестьянин с уздечкой»), или такие портретные этюды, как «Сидящий крестьянин», невольно думали они и о трудной жизни русского народа, и о несгибаемой его богатырской силе, и о тех крестьянских бунтах, которые так часто вспыхивали в те далекие времена.
9
С каждой выставкой отношения Крамского с Третьяковым становились ближе. Портретная галерея, которую задумал Третьяков, все больше увлекала Крамского. Он понимал, что надо писать портреты ученых, писателей, художников, композиторов и просто настоящих, хороших русских людей, чтобы сохранить образ русского человека для будущих поколений. Но не всегда работа над портретами для галереи была ему по душе. Приходилось иногда писать портреты с фотографий, с маленьких акварельных портретов, пользуясь при этом устными и печатными воспоминаниями, часто не совсем точными. Так были написаны портреты Грибоедова, Кольцова, Аксакова, Шевченко, педагога Ушинского и некоторые другие. Третьяков знал, как для Крамского неприятны эти портреты с фотографий, но он знал также, что из всех художников только Крамской, «бог ретуши», который столько лет «разделывал» фотографические портреты, сумеет «перевести фотографию в портрет». И это было действительно так. Кроме того, раз Крамской знал и сказал себе, что портреты эти должны быть в галерее, значит, их надо было писать, и писать со всей серьезностью.
Много трудностей было связано и с другими портретами. Третьяков очень торопил с портретом Гончарова, а Гончаров все не соглашался позировать. Ему было уже под шестьдесят, он дописывал свой большой роман «Обрыв», чувствовал себя нездоровым и находил разные предлоги, чтобы оттянуть позирование для портрета, вернее, совсем отказаться. И только настойчивость и упрямая воля Крамского заставили его согласиться. Крамской был доволен и писал Третьякову: «Портрет И.А.Гончарова мною уже начат, работаем каждый день. Сидит он хорошо и совсем стал ручной».
«Тургеневу очень понравились портреты Ивана Александровича и графа Толстого, трудно сказать, который более, но оба очень понравились»,- писал Третьяков Крамскому. Но портрет самого Тургенева, который так необходимо было иметь в галерее, не удавался ни одному художнику, и Третьяков предложил Крамскому написать его. Крамской решительно отказался. Он говорил, что нельзя, неловко, особенно после такого художника, как Репин, писать новый портрет Тургенева и что он не может согласиться с тем, что репинский портрет «не совсем удовлетворителен». В этом еще и еще раз сказалась присущая ему щепетильность и деликатность в отношении к товарищам.
В марте 1876 года уже не в помещении Академии художеств, а в замах Академии наук открылась пятая передвижная выставка. На ней было несколько портретов, выполненных Крамским, и среди них великолепный портрет писателя Дмитрия Васильевича Григоровича, автора повестей «Деревня», «Антон Горемыка», рассказа «Гуттаперчевый мальчик». Григорович хорошо знал и любил искусство, долгое время был секретарем Общества поощрения художников. Крамскому нравилось писать этого всегда бодрого и подвижного человека с умным, красивым лицом, и он написал его так, что казалось, будто Григорович что-то говорит, в чем-то убеждает зрителей.
Наряду с портретами уже давно, может быть, когда писал своего «Христа в пустыне», задумал он и другую картину о Христе: Христос во дворе Пилата перед судом и казнью, а наглая, жестокая толпа издевается над ним. Об этой картине Крамской почти ни с кем не говорил, но так неотступно преследовала его мысль о картине, что он не мог не писать ее. Ему казалось, что если он бросит все заказные работы и уедет хоть на год, то непременно напишет ее.
продолжение...
|
