Надежда Шер. Василий Григорьевич Перов
Перов был одним из первых художников, который так правдиво, с такой любовью показывал этих детей. Вот брат и сестра вместе с матерью провожают в последний путь отца на картине «Проводы покойника»; вот дети-сироты на кладбище; спящие деревенские ребятишки - так и кажется, что один из них тот самый маленький пастушонок Волчок из некрасовского стихотворения «Деревенские новости», которого убило грозой; а вот нищий поводырь стоит рядом с отставным солдатом на картине «Чаепитие в Мытищах».
А вот Петька; это не рисунок и не картина - это Петька из рассказа Перова «Медовый праздник в Москве». Живет Петька в ученье у сапожника. Как-то летом удалось ему вырваться на Трубную площадь в день медового праздника. Он забыл обо всем - о строгом наказе хозяина «слетать мигом» и о неизбежной расплате за невыполненное поручение. Он услышал звуки визгливой шарманки, звон медных тарелок, крик петрушки, увидел качели, балаганы, цветастую карусель, пеструю, празднично разодетую толпу... И ринулся на площадь вместе с такими же грязными, еле одетыми, босыми мальчишками. «В облаке пыли, задрав кверху голову, как дикий конь, преследуемый стаей голодных волков, несется он с товарищами в растерзанном виде и без копейки денег... Он порывисто дышит от быстрого бегу, а в груди его хлюпит, как в грязном чубуке... Карманы его полны бабок. Он худ и грязен, зачастую и голоден... Многие дивятся, как это не оторвется его голова: так тонка и худа его искусанная блохами шея... Все бьют Петьку - от кухарки до хозяина, а иногда даже посторонние».
Вернется этот Петька домой, выпорет его хозяин, а он, несмотря ни на что, еще долго будет вспоминать этот, может быть, единственно счастливый день своей жизни. А вместо того чтобы учиться ремеслу, будет мыть хозяйскую посуду, нянчить хозяйских детей, колоть дрова, возить воду...
Каждый раз, встречая на улице несчастных, нищих ребятишек, Перов долго не мог успокоиться. Его грызла тревога: казалось, что он делает не то, что нужно, что нет в его картинах той силы, которая заставляет людей грозно сжимать кулаки, плакать злыми слезами. Думалось, надо иначе, чем теперь, писать о детях. Но как?
Еще не совсем закончив картину «Проводы покойника», он уже решает писать новую картину, в которой покажет только детей - детей мастеровых, детей московской улицы. Возможно, что и теперь снова пришла на память какая-нибудь уличная сцена, которая поразила его, заставила вдруг остановиться, задуматься. Ведь в то время на улицах Москвы часто можно было встретить детей, одетых в лохмотья, которые таскали тяжести, возили воду, делали непосильную для них работу. Тысячи людей равнодушно проходили мимо - они привыкли к подобным зрелищам.
А Перовым все больше и больше овладевала мечта написать картину, посвященную этим детям, все яснее начинал он ее видеть. Ему мерещилась зимняя, вьюжная улица, как бы отгороженная от людей, от уличной суеты угрюмой монастырской стеной. Вдоль стены, вверх по улице дети везут на салазках огромную бочку с водой. Дети выбились из сил, ветер рвет их дырявую одежду, а они все идут, тянут свои сани; вот-вот соскользнет бочка с обледенелых саней, но какой-то случайный прохожий - пусть это будет бедный мастеровой - удержал бочку сзади и помогает ее везти.
Но как претворить этот замысел в картину? Как вложить в нее душу, заставить ее жить? Подолгу бродил Перов по улицам Москвы, смотрел, делал наброски; мучительно думал, нащупывал композицию, которая обычно давалась ему нелегко. Мысленно он уже видел и знал своих детей - их будет трое. Он так и назовет картину: «Тройка. Ученики-мастеровые везут воду». Но из этой «Тройки» он пока написал только двух детей, а вот третьего никак не мог найти. «Долго я его отыскивал, но, несмотря на все поиски, задуманный мною тип не попадался, - писал позднее Перов в рассказе «Тетушка Марья». - Однако раз весной, это было в конце апреля, в великолепный солнечный день я как-то бродил близ Тверской заставы... У самой заставы, в опустелом сторожевом доме с заколоченными окнами, на полуразвалившемся крыльце я увидел большую толпу усталых пешеходов. Иные из них сидели и пережевывали какое-то подобие хлеба, другие, сладко заснув, разметались под теплыми лучами блестящего солнышка... Я стал вглядываться... и в стороне заметил старушку с мальчиком. Старушка что-то покупала у вертлявого разносчика. Подойдя ближе к мальчику, я невольно был поражен тем типом, который так долго отыскивал».
Перов с трудом уговорил старушку позволить ему написать ее сына: она долго ничего не могла понять, все боялась и говорила, что это великий грех. После долгих уговоров она наконец согласилась, и Перов повел их в свою мастерскую, показал неоконченную картину и объяснил, что ему нужно.
Мальчик сидел спокойно; Перов писал горячо, быстро, а старушка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась гораздо моложе, тихо рассказывала о том, как похоронила мужа, детей и остался у нее только сын Васенька - единственная ее радость.
Мальчик-«коренник» в «Тройке» был написан, и вскоре картина была окончена. И такая, казалось бы, привычная сцена на московской улице вдруг по-новому, неожиданно открылась зрителям, задела самые лучшие чувства, «разрывала сердца», как говорили современники. Особенно потрясали лица детей, и тогда же В.В.Стасов писал: «Кто у нас не знает «Тройку» Перова, этих московских ребятишек, которых заставил хозяин таскать по гололедице, на салазках, громадный чан с водой... Выражение безысходных страданий, следы вечных побоев нарисовались на их усталых бледных личиках; целая жизнь рассказана в их лохмотьях, позах, в тяжком повороте их голов, в измученных глазах...» А серые, темные тона, весь скупой, красочный строй картины очень хорошо подчеркивали общее ее настроение.
продолжение...
|
