|
Зограф Н.Ю. "К вопросу об эволюции искусства передвижников в 1880-1890-е годы"
Художник снова обращается к темам Евангелия (как известно, он и прежде писал на сюжеты христианской легенды). Но возвращение от реальной истории к условной "общечеловеческой" тематике - симптоматично в общем контексте искусства 80-х годов.
Теперь Ге прочитывает "историю" Христа по-толстовски. В поздних картинах художника Христос - простой человек, бедняк, униженный и преследуемый знатными хозяевами жизни. Его нравственная доблесть - в жертвенности. Евангельская трагедия - ей посвящен последний цикл композиций Ге - наполнилась острым социальным смыслом.
В этом цикле преломился, прежде всего, критический пафос Толстого: его смысл - непримиримый протест против царящего в жизни зла.
Попробовав без большого успеха свои силы в иллюстрировании народных рассказов и "Евангелия" Толстого, Ге с конца 80-х годов целиком отдается живописи. Последний этап в творчестве художника начинается с оживления давних романтических пристрастий, с противопоставления прозе повседневности высоких поэтических образов.
Таковы первые два великолепные по живописи полотна нового евангельского цикла: эскизы "Христос и Никодим" (ок. 1889) и "Выход Христа с учениками в Гефсиманский сад" (1888).
В 1890-х годах Ге заканчивает одно из своих центральных полотен "Что есть истина?", где уже вполне отчетливо выразилась новая программа художника. С откровенной тенденциозностью изображает Ге "встречу" Христа и римского прокуратора Иудеи. Обе фигуры наглядно выражают контраст двух нравственных сил, двух социальных миров.
"Мира не может быть между Христом и миром", - говорил по поводу картины Л.Н.Толстой, подразумевая под этим несовместимость интересов власти с пониманием смысла жизни простым человеком. Социально-обличительный смысл темы выражен в этом произведении со всей прямотой.
Прозвучавшая здесь уже в полную силу трагическая тема будет отныне от картины к картине приобретать все более смелое и страстное выражение.
В 1892 году Ге создает большое полотно "Суд Синедриона. Повинен смерти!". Тема евангельских "страстей" получила здесь, прежде всего, эмоциональное истолкование. Но этот традиционный для Ге "романтизм" окрашивается ныне совсем иными тонами. Предельный накал чувств требует особенно напряженной, все более реальной экспрессии формы.
Теперь цель художника - самой беспощадностью изображенного зрелища пробудить у человека его дремлющую совесть, потрясти его нравственное чувство. Эта новая манера нашла полное выражение в серии "Распятий", завершившей творческий путь художника.
За время работы над "Распятием" Ге создал множество вариантов. Из них он окончил лишь два - картину 1892 года и заключительную композицию 1893-1894 годов.
Сейчас нет возможности проследить все перипетии работы Ге над этой темой. Художника обуревали все новые и новые идеи. Бесчисленное количество раз решительно менялась композиция. Художник настойчиво шел к изображению смерти казненного Иисуса с самой жестокой правдивостью. Именно так истолкована тема уже в "Распятии" 1892 года.
Тело Христа, содрогаясь в последних конвульсиях, повисло на кресте в уродливо надломленной позе. "В терзаниях агонии он съехал вниз... руки вытянулись до последней степени; запутавшиеся в терновом колючем венце волосы намокли от крови; голова закинулась назад, потухающий глаз ищет в равнодушно спокойном небе избавителя".
Выгнутый торс стенающего от нестерпимых мук разбойника ритмически вторит фигуре Христа, еще более усиливая истерическое напряжение центрального образа. Фигуры изображены на нейтральном фоне; никакие детали не отвлекают зрителя от созерцания жестокой сцены.
"Солнце, ослепительное и сухое, восточное солнце", бьющее из глубины косым лучом, отбрасывает от крестов резкие тени, разбивается на иссохшей каменистой почве, скользит по телам распятых, вырывая из полутени лицо Христа, его согнутые колени, напряженные мышцы рук.
Всепоглощающий ужас перед лицом человеческого страдания пронизывает полотно Ге.
Чем дальше шла работа над темой, тем все неумолимее рушилось предвзятое, продиктованное толстовскими взглядами морализирующее истолкование евангельской трагедии, зафиксированное рядом набросков и эскизов художника. В ходе поисков чутье художника-реалиста все чаще одерживало верх над моралистом-толстовцем.
В последнем варианте "Распятия" Ге отказывается от традиционного решения сюжета - в картине лишь две фигуры. Он не боится изобразить отталкивающее уродство умирающей плоти. Страшно от перенесенных мук тело Христа. Голова запрокинута в последнем вздохе, потухли глаза. В ужасе рвется к умирающему, испуская дикий, нечеловеческий вопль, разбойник.
Его "голое, отекшее тело, прикрученное глубоко врезывающимися в него веревками... выбритая голова с грубыми чертами истерзанного лица, повернутая каким-то неистовым напряжением в сторону умирающего Христа, безумно выкатившиеся глаза..." - потрясают своим жестоким правдоподобием.
Трагическая непоправимость происходящего, чудовищная реальность казни как самого страшного преступления против человечности - стало смыслом картины. "В первый раз все увидали, что распятие - казнь и ужасная казнь", - писал Толстой по поводу картины Ге.
"Я сотрясу их все мозги страданием Христа, я заставлю их рыдать, а не умиляться", - восклицал художник совсем так, как в свое время восклицал живописец Рябинин в повести Гаршина или Репин во время работы над "Иваном Грозным".
"Распятие" отличает особый лаконизм и динамичность формы. Сильно вылепленные фигуры вырисовываются выразительными контурами на замыкающем пространство фоне вихрем поднятого песка. Композиция разомкнута, она развивается из глубины по диагонали.
Фигуры распятых придвинуты к самому переднему плану, что заставляет зрителя ощутить себя как бы включенным в пространство картины, стать как бы очевидцем происходящего.
Интересно, что многие эскизы к "Распятию" отличает пренебрежение оптической достоверностью, отбрасывание "примет" натуры; внутренний строй образа раскрывается прежде всего через выразительность самой формы.
продолжение...
|
