|
Коваленская Т.М. "Передвижники и художественный прогресс"
Неблагоприятное для портретной живописи время сменилось временем крайне для него благоприятным, как только перед демократическим искусством вместо задачи расчистки пути для нового строя встала задача познания становящегося нового с точки зрения его отношения к действительным интересам народа. Кто же в русской действительности того времени, когда развитие капиталистических отношений выдвигало на первый план частный интерес, выступал представителем и носителем общенародных интересов? Возникновение в демократическом искусстве внутренней потребности найти ответ на этот вопрос подтверждает следующее рассуждение Крамского:
"В самом деле, подумайте только даже о себе: что нас больше всего утешает в чтении или утешало.
Пока я ребенок, я рад тому, что есть богатыри, становясь юношей - восхищаюсь рыцарем, в зрелом возрасте - доказательствами реального существования честности, прямоты характеров и борцов за торжество правды. Теперь вопрос: кто святые, герои, рыцари и печальники народа в настоящее, текущее время и только что миновавшее?"
Для того чтобы доказать реальность существования идеального как "честности, прямоты характеров и борцов за торжество правды", необходимо было соединить индивидуальное с идеальным, то есть увидеть его воплощенным в реальной человеческой личности. Эта задача толкала русское демократическое искусство к портрету. Но так как портреты чаще всего исполняются на заказ, а заказчиками портретов в передвижническую эпоху выступали чаще всего новые хозяева земли русской, именно представители буржуазии, предъявлявшие к портрету требования, никак не отвечающие внутренним потребностям искусства, положение портретиста было трудным.
Это и заставляло Крамского, бывшего портретистом по призванию, тем не менее говорить: "Я портретов, в сущности, никогда не любил, и если делал сносно, то только потому, что я любил и люблю человеческую физиономию. Но ведь мы понимаем, что человеческое лицо и фигура - не суть портреты, потребные публике".
Для того чтобы "умерший" талант к портрету вновь заговорил в русском искусстве, ему был нужен заказчик, который бы видел в портрете род искусства не менее, если не более высокий, нежели род исторической или жанровой живописи; который бы понимал, что задача воспроизведения духовной человеческой индивидуальности в ее целостности и ее особенности есть величайшая задача искусства живописи и что созерцание тех произведений портретного искусства, где эта задача решена, доставляет наивысшее наслаждение.
Таким заказчиком оказался собиратель искусства русской школы П.М.Третьяков. Отвечая Толстому по поводу его пренебрежительного отношения к пейзажной и портретной живописи, Третьяков писал: "Из всех художественных произведений мне доставляют самое большое наслаждение портреты Рембрандта, Тициана, Рубенса, Ван Дейка, Гольбейна".
Третьяков явился для русского демократического искусства тем заказчиком, в котором оно нуждалось. Он выдвинул перед русскими художниками задачу создания при общественном музее русского искусства галереи портретов выдающихся деятелей русской культуры, в первую очередь, русской литературы. Значение этой идеи Третьякова с точки зрения художественного прогресса трудно переоценить. Нигде в мировой живописи второй половины XIX века искусство портрета не достигло той высоты, какой оно достигло в русской живописи. При этом лучшими произведениями являются именно те, которые созданы по заказу Третьякова. И это вполне понятно.
Третьяков, обратив русское искусство к созданию портретов деятелей русской культуры, предоставил ему наилучшие возможности для решения основной задачи портретной живописи - воспроизведения духовной индивидуальности человека. Так появились замечательные портреты кисти Перова - Островский, Достоевский, Даль, Погодин, поражающие в каждом случае именно особенностями духовных индивидуальностей изображенных в них людей. Два из них - портрет А. Н. Островского и портрет Ф.М.Достоевского - составляют как бы два полюса портретной галереи Перова.
В первом - "наша крепкая русская голова, тот самый ум, который сродни уму наших пословиц, тот самый ум, которым крепок русский человек, ум выводов, так называемый задний ум".
Эти слова были написаны Н.В.Гоголем о И.А.Крылове, но, заключая в себе характеристику русского народного ума, они вполне могут быть отнесены и к Островскому, так же, как и Крылов, черпавшему свою мудрость из народных пословиц. Ведь большинство его пьес имеет пословичные названия. А "пословица, - пишет Гоголь, - не есть какое-нибудь вперед поданное мнение или предположение о деле, но уже подведенный итог делу, отсед, отстой уже перебродивших и кончившихся событий, окончательное извлечение силы дела из всех сторон его, а не из одной".
Таким образом, ценность человеческой натуры Островского, его мудрость, которая есть, по словам В.И.Даля, соединение "добра и истины", "любви и правды", Перов выводит из народности характера Островского, проявление чего Перов увидел и в том, "как бывал" Островский. Он с любовью изобразил Островского в домашней одежде, сохранившей отпечаток его личного вкуса и привычек, его манеры жить у себя дома. К слову сказать, в любой из портретных характеристик Перова огромная роль принадлежит аксессуарам человеческого "бывания", как это имело место и в портретах великих европейских мастеров эпохи Возрождения и XVII века.
В портрете Достоевского - тоже "наш русский ум", только на этот раз не ум "выводов", а ум беспрестанных поисков истины, высшего смысла человеческой жизни и путей человечества к счастью.
Имея в виду галерею перовских портретов в ее целом, можно сказать, что в ней обычно выдвинут на первый план человек, упрямо придерживающийся старого порядка русской жизни (особенно показателен в данном смысле портрет Погодина) и в этом выражающий свое отношение к европейской, то есть буржуазной цивилизации, как чуждой русскому народу, как искусственной для России. Не требует доказательств ложность этой идеи. Но она владела во времена Перова умами таких выдающихся русских людей, как Достоевский и Толстой, и имела свой корень в настроениях крестьянских масс.
Определяя собой содержание духовной жизни русской демократической интеллигенции народнической поры, она не могла не найти отражения в русском искусстве, обращенном к познанию русского человека своего времени.
продолжение...
|
