|
Пейзажная живопись в Товариществе. Художники-пейзажисты
Свойственная этому пейзажу декоративная обобщенность цвета - новая черта как в творчестве Куинджи, так и в русском пейзаже 70-х годов. Для Куинджи она остается характерной на протяжении всего последующего творчества.
Замечу, что уже в «Татарской сакле», несмотря на зависимость этой работы от Айвазовского, есть попытка самостоятельной интерпретации мотива лунной ночи, бесконечное множество раз использованного романтиками. Куинджи ощущает величие ночи в состоянии покоя и тишины. Один из современных критиков подметил, что Куинджи показывает луну полностью открытой нашему взгляду, в то время как романтики нередко закрывают ее пеленой облаков. Это верное наблюдение, и связано оно со стремлением выразить в пейзаже покой и тишину (проносящиеся облака воплощают движение). Мы встречаем такую же открытую луну и не колеблемые ветром воздух, деревья не только в картине «Украинская ночь», но и в прославленной «Лунной ночи над Днепром» (1880, Государственный Русский Музей).
Мотив пейзажа «Березовая роща» (1879, Государственная Третьяковская Галерея) близок жителю средней полосы России - так же близок, как и мотивы хвойных лесов Шишкина. Композиция пейзажа предельно проста. Чередование планов - почти симметричное расположение берез - делает его легко и свободно воспринимаемым зрителем. Формы очень четкие и обобщенные. Боковым освещением подчеркивается их рельефность. Рисунок лаконичен. Он очерчивает общие силуэты стволов и крон деревьев, падающих от них теней, виднеющегося на заднем плане леса. Мы не увидим здесь «портретов» деревьев, которые с таким увлечением и с таким замечательным мастерством писал Шишкин. Перед нами - изображения берез в их наиболее общих и сразу улавливаемых особенностях - нежная белизна стволов, кудрявые звонко-зеленые кроны.
Именно такими они особенно близки повседневному, беглому восприятию.
Современники утверждали новаторство и необычайную смелость Куинджи в передаче солнечного света, его иллюзорности. Иллюзия сияющего солнечного света достигается в картине удивительной чистотой и свежестью палитры, контрастами темных и светлых тонов. К ней вполне применимы извечные эпитеты народной поэзии (лес - зеленый, солнце - ясное, березка - белая и т.д.). Картина словно пронизана ощущением благодатного солнечного тепла, свежестью изумрудной травы, шумом кудрявой листвы, как бы купающейся в солнечном свете.
Ощущением величавого безмолвия проникнута и картина «Днепр утром» (1881, Государственная Третьяковская Галерея), в решении которой художник следует своей ранней работе «Степь в цвету». Присущая этому пейзажу светлая и в то же время мужественная эпическая интонация роднит его с «былинными» полотнами Васнецова 80-х годов.
Присущие многим работам Куинджи конца 70-х годов черты монументальности особенно отчетливо проявляются в его картине «Север» (1879, Государственная Третьяковская Галерея)- На переднем плане картины художник изображает маленький, покрытый деревьями кусок каменистой земли, за которым идет как бы увиденная сверху огромная бескрайняя пустыня, прорезанная змеящейся полоской реки. Необъятны небеса. Как и Саврасов, Куинджи любит небо, оно волнует его во всех своих состояниях. Широкое небесное пространство окутывает и «Забытую деревню». Но там оно создает ощущение затерянности, одиночества людей во враждебном им мире. В «Севере» художник говорит о другом - о необозримой бесконечности природы. Но эта природа не враждебна человеку, - она манит его к себе, привлекает неизведанностью и необъятностью.
В картине «После грозы» (1879, Государственная Третьяковская Галерея), с ее мятежным внутренним накалом, мир земной жизни как бы только что вышел из единоборства с миром космическим, и тревожный отсвет этой бури лежит на холмистых далях и человеческих селениях. Картина вызывает в памяти строки Тютчева: «... и мы плывем, пылающей бездной со всех сторон окружены».
Как бы ни отличались друг от друга работы Куинджи, в них неизменно выражено восхищение художника красотой окружающего мира. Родную природу он, как и Шишкин, почитает прекрасной. Он видит ее в ее простых, хорошо знакомых народу, часто созерцаемых им состояниях. Его радует то, что радует каждого: солнечный свет, лунное сияние, молодые березки, зеленые луга. В его пейзажах нет откровенного и грубого стремления к эффекту ради эффекта. Всюду изобразительный язык художника лишен вычурности, прост и понятен. Всюду передача света тесно связана с общей концепцией картины,
помогает художнику создать образ почти всегда эпический по своему характеру. И это постепенно отодвигает на задний план в его творчестве социальные мотивы, которые были свойственны ранним пейзажам Куинджи. Но со временем в образы прекрасной природы все отчетливее вторгаются мотивы тревоги, одиночества, затерянности человека во вселенной. С такими сложными настроениями приходит Куинджи, как и некоторые его товарищи, к 80-м годам. И здесь происходит нечто необычное. В расцвете таланта и громкой славы художник, казалось бы не чуждый честолюбия, совершенно замолкает. Точнее, он продолжает писать, но двери его мастерской закрываются для всех на долгие годы, на десятилетия.
Материальной нужды Куинджи не испытывал. Но, щедрый к товарищам, особенно к начинающим художникам, он для себя сохраняет скромный (хотя и несколько причудливый), демократический образ жизни. Не связанный с какой-нибудь постоянной должностью, он почти десять лет, до реорганизации Академии, не был занят сколько-либо значительной общественно-художественной деятельностью, но дружил по-прежнему со многими передвижниками и рядом выдающихся людей своего времени (особенно с Менделеевым).
Только в начале 1900-х годов Куинджи впервые и только в кругу друзей, не публично, показал свои работы. Среди них было немало значительных («Облако», «Закат в степи», «Ночное», 1905-1908, Государственный Русский Музей). Но они уже не могли быть восприняты как откровение - слишком большой путь прошло за истекшие десятилетия русское искусство. Обобщенно-декоративный строй этих полотен Куинджи был уже не нов.
к началу...
|
